«Настоящая» взята в кавычки, потому что предыдущая его постановка, «Сезон любви» по комедии Миклоша Дьярфаша «Проснись и пой», отличалась от спектакля в Севастопольском театре им. Луначарского в основном только актерским составом. Что, впрочем, ничуть не отразилось на приеме симферопольским зрителем — встретили тот спектакль очень хорошо, безошибочно уловив свежие нотки в сценической подаче комедии. Что же касается «Дракона», который шел к сцене очень долго, то в спектакле в достаточной мере реализовались основные постановочные принципы Владимира Магара, весьма новые для театра им. Горького.

Во время встречи с журналистами в начале сезона Владимир Магар, зарекомендовавший себя в Севастополе приверженцем эстетики театра представления, на вопрос, как он намерен строить отношения со зрителями, в массе «воспитанными» в иной эстетике, ответил, что будет стремиться привить любовь и к этому направлению культуры. Попробуем разобрать, что и как сделано в «Драконе».

Текст и жанр

Знаменитая драматическая сказка, написанная Евгением Шварцем в разгар Второй мировой войны, много десятилетий «читалась» достаточно однозначно — как антифашистская, причем направленная на обличение не столько «Дракона», сколько его воспитанников и преемников. Тех, которые сломались и выродились и в конечном итоге стали «мини-дракончиками», смешными и страшными одновременно. Традиционные сказочные атрибуты (волшебная книга, ковер-самолет, шапка-невидимка, говорящие животные), равно как и хеппи-энд, не мешали воспринимать едва ли не первый в нашей литературе анализ фашизма как социально-психологического явления. Позже стало понятно и с блеском изображено в кинематографе, что речь здесь не узко о фашизме или национал-социализме, а о диктаторском режиме вообще. Блестящий актерский ансамбль фильма «Убить дракона» — Евгений Леонов, Александр Абдулов, Олег Янковский, Александра Яковлева — и тонкая режиссура Марка Захарова создали жутковатую притчу, весьма созвучную времени окончательного кризиса компартийной диктатуры.

Но за три десятилетия со времени выхода на экраны фильма появилось достаточно много свидетельств — не только в Отечестве нашем, — что тема не исчерпана и может быть дополнена и явно еще не устремлена к хеппи-энду. И Владимир Магар в своей сценической версии не просто произвел жанровую перестройку, от сказки и притчи к трагикомедии, не только убрал и почти всю «сказочность» времен вынужденного эзоповского речения, и кинематографическую размашистость, но и ввел новые мотивы и начисто отказался от хеппи-энда.

Время и место

В одном из своих жутковатых стихотворений Юрий Левитанский писал: «…Быть может, то была Германия, Но может быть, и не она». Неопределенность места восходит к исходному тексту: наряду с половиной дюжины немецких имен там и Шарлемань — то есть Карл Великий, король франков (с мыслью, до чего же великий воин докатился за последнюю тысячу лет), и Ланцелот, персонаж цикла сказаний о короле Артуре и рыцарях Круглого стола. В постановке смешение времен и регионов продолжено и усилено. «Джаз-бэнд», удачная постановочная находка, начинает петь на приличном немецком. При случае выдает что-то на англо-американском, а под конец и вовсе лихо лабает цыганщину. На телеэкране современных размеров крутится без конца футбольный репортаж эпохи Гарринчи. Вывеска в стиле «Дикого Запада» соседствует с утварью позапрошлого, как минимум, века. А уж в костюмах — уморительный набор от позднего средневековья к раннему декадансу, постмодернизму и киносказкам миллениума.

Актеры и роли

Почти все персонажи начинают спектакль в грим-масках, плотных до неузнаваемости; к финалу, когда мрачная комедия окончательно сменяется трагедией — даже не драмой, а именно трагедией, — лица высвобождаются. В масках, в условном и ролевом поведении больше нет нужды.

А до этого многие актеры вовсю демонстрировали комические, пластические и пародийные способности. Очень хорош был Сергей Ющук — его Бургомистр как бы нарочито противопоставлен знаменитому кинообразу Евгения Леонова. И он гибок в прямом и переносном смыслах, безукоризненно пластичен, а если и пародирует, то разве что Джима Керри в «Маске». Анатолий Бондаренко в заглавной роли ожидаемо страшен умением манипулировать людьми и специфическим юморком. Он вызывает, когда это уместно, и нечто вроде восхищения, и капельку жалости, и постоянно — веер ассоциаций с прошлыми и нынешними диктаторами. Сильная работа.

Очень выигрышная роль досталась Александру Денисенко. Коточеловек, да еще переназванный в кошку, — уж здесь-то можно развернуться, от хитрюги им. братьев Гримм до Бегемота и нынешних. Роль «на вырост».

Палача в сказке Евгения Шварца нет. Роль эта сконструирована из нескольких персонажей второго плана с добавлением шуточек и гэгов. Дмитрий Кундрюцкий акцентирует комедийный план; пожалуй, если бы пару-тройку раз он бы «сделал нам страшно» — роль бы стала еще интереснее.

Главная женская роль, Эльза (арт. Кристина Овчаренко), в постановке предельно усложнена в сравнении с исходным материалом. В первом акте это влюбленная скромница, почти по тексту Шварца (главное отличие — не выбрасывает кинжал в колодец), во втором же — бессердечная красавица, старательно и умело использующая и свои прелести, и свои актерские способности. Сразу же и безоговорочно поверить ей трудно, зато позиция постановщика, отрицающего возможность сказочно-легкой победы над духовным рабством, проявлена четко. Да еще и подкреплена финальным явлением Дракона в разгар «таборных» плясок.

Глас народа

Моя знакомая театралка с полутора десятилетиями «стажа» в антракте экзальтированно воскликнула: «Такого в театре им. Горького еще не было!»

Некоторое преувеличение в ее восторгах есть. Было и выразительное, даже самоигральное художественное оформление, что, естественно, никоим образом не умаляет ценности творения народного художника России Бориса Бланка. Были элементы гротеска и абсурда в постановках А. Аносова, Б. Мартынова, Ю. Федорова и даже самого А.Г. Новикова, при всей его приверженности традициям русского психологического театра. Было и отменное, весьма положительно сказывающееся на эффектности образа сценическое движение, от, скажем, Александра Голобородько и молодого Виктора Навроцкого, до Игоря Бондзика и Сергея Ющука. Были весьма многочисленные попытки выхода на серьезную, значительную проблематику. Хватало, особенно в последнее время, и танцев, причем не все воспринимались как механически-вставные номера. В то же время не всё в постановке В. Магара одинаково органично — например, нарядная, но немотивированная «китайщина» в сцене наземной части поединка.

Но цельного, яркого, последовательно театрализованного представления, через игру и условности заставляющего если не понять, то хотя бы почувствовать реальные беды мира сего, действительно еще на этой сцене не было.

Владимир Магар на вопрос, как он намерен строить отношения со зрителями театра им. Горького, в массе «воспитанными» в иной эстетике, ответил, что будет стремиться привить любовь и к этому направлению культуры.

Сделать это можно, естественно, только через творческие достижения.

«Дракон» — хорошее начало.